«Книги с чердака в деталях»: рассматриваем старинные книги.
Руадзе Владимир Павлович. Моим врагам : отповедь ген. А. М. Стесселя / В. П. Руадзе. – Санкт-Петербург : Изд. Е. К., [1907]. – 72 с. ; 22х15 см.
(окончание)
Падение Порт-Артура
Военно-морская база Люйшунькоу – легендарный в русской истории, героический Порт-Артур – была заложена в 1880-е. В XIX веке мировые империи рвали Китай на части, и китайцы построили крепость для защиты от европейцев (название порту дали по фамилии английского офицера Уильяма К. Артура, который поставил здесь свой корабль на ремонт). Тем временем в Японии случилась «эпоха Мэйдзи», и перевооруженная в ходе модернизации страна решила поучаствовать в пиршестве. В ходе первой японо-китайской войны в 1894 году Порт-Артур пал. Обнаружив в городе останки своих пленных солдат, японские войска под командованием генерала Ноги Марэсукэ устроили в Люйшунькоу четырехдневную резню: погибли – по разным сведениям – около 20 тысяч мирных жителей. Их трупы хоронили оставленные в живых 36 человек, на их шапках было написано: «Этих не убивать». Гору тел сожгли, огонь горел десять дней.
«Генерал Стессель знал, что не вымысел резня, он прибыл в Порт-Артур десять лет назад, когда японцы взяли Порт-Артур у китайцев. Он помнил, как рыли братскую могилу на 10 000 трупов зарезанных японцами раненых, женщин и детей» (Артурец).
Затем в 1895 году по Симоносекскому договору Порт-Артур перешел к Японии, но через год под усиленным давлением России, Германии и Франции Япония вернула эту землю Китаю. Ещё через два года, в 1897-м, Россия, особо заинтересовавшаяся Маньчжурией и Кореей, заняла Порт-Артур и находящийся рядом город Да-лянь-ван под предлогом, что «немцы же оккупировали порт Циндао».
«Повышенный интерес, проявленный царской Россией к Корее, объясняется не только общей захватнической политикой самодержавия, но в некоторой степени и личными интересами Романовых, которых авантюристский кружок Безобразова заинтересовал возможностью овладеть огромными «богатствами» Кореи и обратить их в личную собственность царствующей династии в России… Активно участвуя в борьбе за окончательный передел мира между ведущими державами, в планах царского правительства было и создание в Маньчжурии своего рода «Желтороссии» («Российские военнопленные в Японии в период русско-японской войны 1904-1905 гг.», Т.В. Федорова).
Председатель Совета министров С. Витте был против: Россия взяла на себя обязательство «защищать Китай от всяких поползновений Японии», став своего рода гарантом. Решение об оккупации Порт-Артура принял сам Николай Второй.
«…Потому, что по сведениям, в окрестностях порта крейсируют английские суда, и если мы не захватим порт первыми, это сделают англичане».
Китайцам сообщили, что российские суда с войсками «пришли защищать Китай от немцев, и как только они уйдут, уйдём и мы».
С Китаем был заключен союзный договор, по которому Россия получила право на постройку китайско-восточной железной дороги (КВЖД). Кроме того, Россия в 1898-м арендовала у Китая сроком на 25 лет Квантунский полуостров с Порт-Артуром.
«Весьма выгодно была использована царизмом японо-китайская война 1894-1895 гг. Под видом помощи истощенному Китаю в выплате контрибуции царское правительство учредило Русско-китайский банк, выговорив себе за это концессии на постройку железных дорог в Манчжурии с правом эксплуатации их в течение 80 лет. Помимо чисто банковских, Русско-китайский банк получил еще ряд функций, как, например, чеканку местной монеты, получение налогов и др.» (Т.В. Федорова).
В Петербурге собирались превратить незамерзающий Порт-Артур в крупнейшую базу Тихоокеанского флота России, наравне с замерзающим Владивостоком. Укрепления строить начали, но не успели закончить.
8 февраля 1904 года японцы напали на Порт-Артур, торпедировав наши корабли, стоявшие на рейде: так началась война между Российской и Японской империями за контроль над Маньчжурией и Кореей – первая большая война с применением дальнобойной артиллерии, пулеметов, броненосцев и миноносцев.
В России мгновенно стартовала патриотическая кампания: «Вот теперь‑то мы вдарим – и от «япошат» только пух и перья полетят!».
«…Наше бездействие выводит меня из себя. Давно пора нам бомбардировать Токио... Я люблю японское искусство. Я с детства мечтаю увидеть эти причудливейшие японские храмы, музеи с вещами Кионаги, Оутомары, Тойкуны, Хирошимы, Хокусаи и всех, всех их, так странно звучащих для арийского уха… Но пусть русские ядра дробят эти храмы, эти музеи и самих художников, если они там еще существуют. Пусть вся Япония обратится в мертвую Элладу, в руины лучшего и великого прошлого, — а я за варваров, я за гуннов, я за русских! Россия должна владычествовать на Дальнем Востоке, Великий Океан — наше озеро...» (В. Брюсов, 1904).
«Японцы – макаки, да мы-то кое-каки» – говорил генерал М. Драгомиров, вторя императору, который недолюбливал Японию после инцидента в Оцу в 1891 году (самурай из группы сопровождения нанес два рубленых удара саблей цесаревичу – якобы, он не снял обувь перед входом в буддийский храм; с тех пор Эрмитаж хранит рубашку с пролитой в Оцу кровью династии Романовых).
Однако на фоне роста потерь и отсутствия побед летом 1904 года во время Бакинской стачки стали звучать протесты. И заурядный, по некоторым отзывам, генерал Стессель совершил свой «прыжок веры»: Порт-Артур, выдержавший четыре штурма, переживший тяготы осады и гибель эскадры, продержавшийся одиннадцать месяцев, был сдан японцам 23 декабря 1904 года. Договор о капитуляции гарнизона подписали вышеупомянутые военачальники – Стессель и Тоги. Произошло это буквально накануне главного события Первой русской революции – всероссийской стачки, парализовавшей железную дорогу и почту.
Сначала рассуждать о проигранной войне считалось непатриотичным. Потом дискуссии надолго закрыл В. И. Ленин: «...Не русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению... перед нами предстало не только военное поражение, а полный крах самодержавия…».
Прошло время, для историков открылись архивы, в том числе японские, и версии исследователей разнятся – как отличались и мнения современников. Официальная точка зрения, изложенная в «Краткой биографической энциклопедии» 2012 года, так представляет логику событий:
«В начале русско-японской войны С. [Стессель] назначен комендантом крепости Порт-Артура; 2 февраля 1904 г., т. е. через несколько дней после открытия военных действий, на эту должность назначен генерал Смирнов, а на С. "временно" возложена должность начальника Артур-Цзиньчжоуского района, с подчинением ему коменданта крепости. В первых своих приказах он признавал серьезность положения, выражал уверенность, что японцы сделают попытку отрезать Порт-Артур, и утверждал, что на сдачу крепости никогда и ни при каких условиях согласия не даст. Консервативная печать в России, особенно "Новое Время", сразу провозгласила С. героем. В самом Порт-Артуре относились к нему иначе. То немногое, что было сделано для обороны Порт-Артура и для снабжения его всем необходимым, приписывалось энергии Смирнова, Кондратенко и немногих других подчиненных С. генералов, а самого С. считали человеком мало способным и занимающим ответственный пост лишь благодаря покровительству Куропаткина. Многочисленные распоряжения С., в настоящее время опубликованные, свидетельствуют о крайне скудном общем его образовании и отличаются бестолковостью. Когда в конце апреля 1904 г. Порт-Артур был отрезан от русской армии, С. фактически уступил власть Смирнову, но в своих донесениях умел представить дело так, что вся честь доставалась ему».
А. М. Стессель, «Отповедь»: «Приехал он [Смирнов] в Порт-Артур в полном убеждении, что война пустяшная, что японцы зарвались и что все лавры и награды за усмирение их достанутся, конечно, ему. Но едва он приехал в Порт-Артур, как был получен приказ наместника о том, что он оставляет меня в крепости, и мне, согласно Высочайшему повелению, были предоставлены права командира Отдельного корпуса, т. е. командующего армией, а генералу Смирнову права командира не Отдельного корпуса с подчинением его мне. Это был страшный удар для его честолюбивых замыслов, и генерал Смирнов решился, поскольку это позволят обстоятельства, противодействовать мне и добиваться моего отозвания. Отсюда пошла рознь и непримиримое отношение генерала Смирнова ко мне и к ближайшим моим помощникам. Губительная рознь!.. Так как мы переживали страшные дни не в неприступной твердыне, а в плохо укрепленной крепости, и только когда крепость была сдана, всем стало известно, до какой степени мало укреплена была эта «твердыня» наша на Дальнем Востоке».
А. М. Стессель получал предписание от главнокомандующего генерала А. Н. Куропаткина выехать, однако он попросил разрешения остаться в Порт-Артуре, то есть добровольно остался на передовой.
А. М. Стессель, «Отповедь»: «К этому времени мы могли сосредоточить для обороны всех полевых позиций восточного фронта 5–6 тысяч штыков, против 30–40 тысяч японцев. За этой позицией непосредственно находился Старый город, где все дома были набиты больными и ранеными. Ни мы, ни японские генералы не могли ручаться за то, что произойдет. Разве можно остановить озверевшего солдата? 3 августа, когда японцы прислали парламентеров с предложением сдать крепость, они заявили, что если крепость будет взята с бою, то японские начальники не ручаются за зверство своих войск и возможность повальной резни. И это не было словами: 10 лет тому назад, взяв тот же Порт-Артур, они не оставили там в живых ни одного раненого».
В тот момент генерал Стессель издал приказ продолжать сопротивление.
«Приказ по войскам Квантунского укреплённого района.
4 августа 1904 года. № 496.
Славные защитники Артура!
Сегодня дерзкий враг через парламентёра, майора Мооки, прислал письмо с предложением сдать крепость. Вы, разумеется, знаете, как могли ответить русские адмиралы и генералы, коим вверена часть России; предложение отвергнуто. Я уверен в вас, мои храбрые соратники, готовьтесь драться за Веру и своего обожаемого Царя. Ура! Бог всесильный поможет нам.
Генерал-лейтенант Стессель».
А. М. Стессель, «Отповедь»: «Тот же самый Смирнов еще за полгода до сдачи «доносил» генералу Куропаткину, что он ручается продержаться в крепости до 1октября, чего никоим образом не сумеет сделать генерал Стессель, а между тем я держался до 21 декабря, и говорю по чистой совести, что сдал крепость только тогда, когда сопротивление было бесполезно».
«Краткая биографическая энциклопедия» продолжает: «Чтобы помешать распространению сведений о действительном положении вещей, он [Стессель] в августе закрыл подцензурную) газету "Новый Край" и сперва запретил корреспонденту Ножину посещение батарей, фортов и позиций, а потом, после попытки Ножина уехать на джонке в Чифу, конфисковал все его бумаги и приказал арестовать его. Ножин, однако, успел уехать, и гнев С. обрушился на лиц, содействовавших его отъезду».
Анатолий Михайлович изложил суть конфликта с Евгением Константиновичем иначе:
«В своих отчетах в «Новом крае» он [Ножин] время от времени помещал заметки в роде следующих: «Отдѣльныя группы японцевъ показывались на сопкахъ. Видны были рабочіе съ инструментами. На гребняхъ различались цѣпи стрѣлковъ. Время отъ времени японцы стрѣляли по лит. А и ближайшимъ укрѣпленіямъ, но безъ результата. По приказанію коменданта крѣпости, наши батареи восточнаго фронта поддерживали рѣдкій огонь. …Къ 5 часамъ къ коменданту прибыли – начальникъ обороны генералъ-маіоръ Кондратенко, начальникъ праваго боевого участка генералъ-маіоръ Горбатовскій, начальникъ артиллеріи генералъ-маіоръ Бѣлый, которымъ генералъ-лейтенантъ Смирновъ далъ частныя и общія указанія… Сегодня кончила вооружаться такая-то батарея» или «Японские снаряды не долетают туда-то и туда-то». Если принять во внимание, что японские посты в то время были расположены уже близко от Артура и японцы ежедневно получали газету «Новый край», то станет вполне понятно, почему я не мог терпеть подобного рода «деятельности» и вынужден был отобрать у него корреспондентский билет. Считая вообще Ножина личностью крайне подозрительной, я отдал распоряжение подвергнуть его личному задержанию, а параллельно с этим произвести на его квартире обыск с целью отобрать у него снимки наших фортов» (А. М. Стессель, «Отповедь»).
«Но Ножин исчез бесследно. Только впоследствии мне удалось выяснить, при каких обстоятельствах бежал Ножин из Артура. Но об этом будет речь впереди, а пока я ограничусь лишь только тем, что скажу, что Ножин оказался в Шанхае и на страницах шанхайских газет оповестил мир, что «душою» обороны Артура является не генерал Стессель, а «доблестный» генерал Смирнов. Купчинский... Этого я почти не помню в Артуре, он уехал до осады и за полгода до сдачи крепости» (А. М. Стессель, «Отповедь).
«Как оказалось, в разгар конфликта со Стесселем Смирнов спас своего протеже, тайно переправив его в Чифу на одном из прорывавших блокаду миноносцев эскадры: Ножин стал обязан генералу, а Смирнов стал заказчиком и источником большинства разоблачительных сведений для книги «Правда о Порт-Артуре» (С. Косяченко).
«Краткая биографическая энциклопедия»: «С ноября месяца С. [Стессель] стал подготовливать общественное мнение Порт-Артура к идее сдачи; для этого он оглашал документы, свидетельствовавшие об опасности положения; в декабре приказал без особенной нужды сдать форт II, потом форт III-й. 7 декабря генерал Смирнов отправил главнокомандующему донесение, являющееся обвинительным актом против С. 16 декабря на военном совете С. выразил готовность сдать крепость, но встретил противодействие со стороны Смирнова и других; сдача большинством голосов была отвергнута».
А. М. Стессель, «Отповедь»: «На этом совете чудеса храбрости (конечно, на словах) выказывал генерал Смирнов. По его мнению, держаться следовало, так как на Китайской стенке мы продержимся 2 недели, на 2-й линии укреплений – неделю, на 3-й – три недели.
На деле же оказалось: на Китайской стенке держались 2 часа, на 2-й линии несколько часов».
Военный инженер М. И. Лилье свидетельствовал в своих дневниковые записях: «…Замечается полный упадок одушевления. Все, очевидно, пресытились испытанными впечатлениями всех ужасов войны». <…> Крепость переутомлена и делает свою последнюю отчаянную попытку, посылая на последний свой бой последних своих защитников… Многие офицеры вполне сознают все отчаянность и безотрадность положения как самой крепости, так и её защитников. <…> Вообще положение крепости совершенно безнадёжное. В городе поговаривают даже о её сдаче. <…> Настроение в гарнизоне самое подавленное. Теперь уже открыто раздаётся масса голосов о полной невозможности дальнейшей обороны крепости…».
А. А. Керсновский, военный историк и летописец Русской армии, утверждал: «Общественное мнение и соратники сурово отнеслись к генералу», поскольку «Стессель командовал не автоматами, а живыми людьми», физические и моральные силы которых «достигли в декабре предела, поставленного им природой». «Крепости к этому времени больше не существовало: то, что носило название "3-й оборонительной линии", не могло бы продержаться и несколько дней, даже будучи занято свежими войсками...».
«Единственным выходом из положения является уничтожение всего, что можно уничтожить, взрыв верков и безусловная сдача. …Вопрос о воинских почестях никакой роли здесь играть не должен: благородный противник всегда воздаст должное, от бесчестного же врага и почестей принимать не должно» (А. А. Керсновский).
19-го декабря Стессель, имевший прямую линии связи с императором, послал ему телеграмму:
«Великий государь, ты прости нас. Сделали мы все, что было в силах человеческих. Суди нас, но суди милостиво. Почти одиннадцать месяцев беспрерывной борьбы истощили наши силы; лишь одна четверть защитников, из коих половина больных, занимает 27 верст крепости без помощи, даже без смены для малого хотя бы отдыха. Люди стали тенями».
И 19 декабря Стессель отправил генералу Ноги парламентера с письмом: «Принимая во внимание положение дел на театре военных действий, я нахожу дальнейшее сопротивление Порт-Артура бесполезным и во избежание бесполезных потерь я желал бы вступить в переговоры о сдаче. Если Ваше Превосходительство согласны, то прошу назначить уполномоченного для этой цели, который мог бы обсудить условия и порядок сдачи и избрать место, где мой уполномоченный мог бы с ним встретиться».
В «Отповеди» Анатолий Михайлович объясняет обществу свое решение: «Когда крепость с падением первой линии обороны и Большого Орлиного Гнезда фактически находилась в руках японцев, мне предстояло решить вопрос: что дороже для России: несколько часов существования Артура, уже бесполезного, при чем ценою этого существования явилась бы смерть всех защитников Порт-Артура и жителей, или сохранение этих еще полезных для России героев и передача Порт-Артура во власть неприятеля. и то, и другое было мне Царем вверено. Я решил, что 20,000 истерзанных, преданных родине борцов дороже, – и послал парламентера. Утверждают, что Порт-Артур не сдался, а был сдан мною. Это совершенно верно. Армия – не парламент и разговаривать не имеет права. Я лично решил сдачу. Если правосудие требует искупительных жертв, то для меня легче быть казненным, нежели поставить на карту жизнь героев защиты».
Ни один офицер из Военного совета, узнав о переговорах, не сделал попытки арестовать Стесселя за предательство – все обвинения появились, когда генерал был уволен со службы.
«Войдя в Порт-Артур, японцы взяли в плен 23 тысячи солдат, большое количество разнообразного вооружения, съестных припасов, шампанского и медикаментов. Не было недостатка и в угле для отопления. …Вот как сдался Стессель – с целою армией» (К. Н. Смирнов).
«Откуда явилась цифра в 23 тысячи вместо тех 10 тысяч, которые, по моим словам, оставались к 19-му на позиции. Постараюсь объяснить. В день сдачи крепости из госпиталей было выпущено несколько тысяч раненых и больных, которые пожелали вернуться в части, чтобы «идти с товарищами в плен», в чем и оказали им полное содействие врачи Субботин, Ястребцов и Бунге, стремившиеся на родину. 3000 человек из этих здоровых вновь легли в госпиталь, за исключением тех, которые за минутную вспышку бодрости поплатились жизнью. Из остальных 20 тысяч здоровых, сдавшихся в плен, 10 тысяч, по свидетельству врачей Красного Креста, (50%) было цинготных и раненых, не занимавших госпитальную койку лишь потому, что таких коек не было больше в госпиталях. Наконец, 10 тысяч последних здоровых в громадном большинстве, по свидетельству тех же врачей, нуждались в амбулаторном лечении. 19 декабря 1904 года – по показанию очевидцев – резервы в 50–60 человек шли, опираясь на палки, ружья, поддерживая друг друга... Что же, разве это не истощение сил гарнизона при обороне крепости, разве это люди, а не тени?..» (А. М. Стессель, «Отповедь»).
Указанную Стесселем численность гарнизона подтверждали многие офицеры. Полковник Ирман: «Мы имеем 10 тысяч штыков...». Полковник Рейс: «Положение крепости таково: из 35 тысяч пехоты осталось около 11 тысяч, из коих значительный процент переутомленных и недомогающих». Подполковник Дмитревский: «Пехоты на позиции остается не более 12 тысяч».
«Но генерал Смирнов, чуждый гарнизону, считавший жизнь солдат – «бегунцов и смердов», как он говорил, за ничто, бросил во имя личных счетов со мной на чашу обвинения жизнь этих героев» (А. М. Стессель, «Отповедь»).
«…Говорил, что Порт-Артур будет моей могилой, – я мечтал о могиле славы, – но мог ли я, когда Артур совершил невозможное, во имя личных целей, во имя суетного тщеславия, выдать героев на резню ожесточенных упорной обороной японцев, – я видел, как они умирали, я видел страдания их в госпиталях, сердце мое не вынесло постоянных бесцельных ужасов, и я остановил резню» (А. М. Стессель, «Отповедь»).
«Решающую роль при этом сыграла жена Стесселя [Вера Анатольевна]. Накануне она побывала в госпитале, навестила раненых и больных цингой солдат, пришла в ужас от увиденного, разрыдалась и потребовала от мужа прекратить их страдания, сдавши крепость» (Ю. Марченко).
«… Комендант говорил, что я заботился о своей личной безопасности, но это можно говорить лишь при условии, что слушатели не знают карты Артура. Если бы я заботился о себе, то я переехал бы на Ляотешань и, двинув все силы на бездельную резню, мог бы в последнюю минуту с горстью штабных выкинуть из безопасного логовища Ляотешаня флаг; и меня, командующего войсками в Артуре, как ценный трофей пощадили бы японцы, но я оставался на атакованном фронте, откуда и следил за боем на Большом Орлином Гнезде» (А. М. Стессель).
«Поговаривали, что Стессель сдал Порт-Артур за миллионную взятку, полученную от японцев. В дальнейшем это даже нашло отражение в [очень] художественной литературе. Генерал, конечно, не был военным гением (мягко говоря), но денег наверняка не брал. В этом моменте страшно другое: общество доросло до мысли, что русский генерал способен сдать город за взятку. …И сдача Порт-Артура, и дело Стесселя стали одними из первых звонких гвоздиков в крышку гроба династии Романовых»
«Затем Стессель со своей супругой и дочерью на японском транспорте выехал из Дальнего в Нагасаки, где для них уже было снято помещение в первоклассном отеле, и был принят императором. Оттуда на французском почтовом пароходе в Марсель. С ним в Европу уехали адмиралы Ухтомский, Григорович и Лощинский. Адмирал Вирен, командовавший порт-артурской эскадрой, не пожелал дать такого честного слова и предпочел уйти в плен вместе с генералами Фоком, Смирновым, Горбатовским и большинством других офицеров» (Ю. Марченко).
Процесс.
«Потрясающее известие от Стесселя о сдаче Порт-Артура японцам, ввиду громадных потерь и болезненности среди гарнизона и полного израсходования снарядов. Ко всему прочему японцы занимали господствующие высоты вокруг Порт Артура откуда просто расстреливали русские укрепления. Стессель – этой сдачей просто спас много жизней русских солдат» (Николай II).
«По приезде в Петербург Стессель встретился с императором Николаем ΙΙ в Царском Селе, имел с ним беседу, и Николай вручил генералу орден Александра Невского» (Ю. Марченко).
«После падения крепости Смирнов представил доклад, послуживший основанием для возбуждения дела о сдаче крепости против генералов Стесселя, Фока и Рейса» (Ю. Марченко).
«Краткая биографическая энциклопедия»: «Поначалу вернувшегося в Петербург Стесселя встречали как героя, выражая ему, как писали защитники Порт-Артура, «прощение за сдачу и благодарность за нечеловеческую работу по обороне». Но позже в прессе стали появляться публикации, выставляющие Стесселя в самом невыгодном свете и обвинявшие его в бессмысленной сдаче крепости. Особо усердствовал на этом поприще военный корреспондент Евгений Ножин, которого в свое время Стессель собирался отдать под суд, и комендант крепости генерал Смирнов. …Корреспондент "Нового Края" Ножин подал в 1905 г. военному министру просьбу о разрешении привлечь С. к суду за клевету, выразившуюся в наименовании Ножина в официальной бумаге японским шпионом».
В 1906 году Ножин открывает общественный «разбор полетов» «Правдой о Порт-Артуре», придерживаясь версии из доклада/доноса Смирнова. Брошюра выполнила боевую задачу – «либеральная пресса требовала расправы над «бездарными генералами», обвиняя в их лице весь прогнивший «царский режим».
В 1906-м году появилась еще одно издание, опубликованное под псевдонимом.
Мищенко, Л.Л. Генерал Стессель в Порт-Артуре : Критический очерк / Сапер [псевд.]. – СПб. : типолитогр. И. Лурье и К°, 1906. – 80 с. Перед загл. псевд. авт.: Сапер.
Авт. установлен по изд.: Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов... М., 1958. Т. 3. С. 96 и по аналогии с др. его произведениями. (См. Сапер "Генерал Стессель в Порт-Артуре" (СПб., 1906; брошюра исходит, по-видимому, от лица, близкого генералу Смирнову; она враждебна С., но полна ценных фактов). В. В-в.)» («Краткая биографическая энциклопедия»).
«Через полтора года, в январе 1907 г., Ножин получил ответ, что С. на военной службе более не состоит и, следовательно, жалоба должна идти в обычном судебном порядке; между тем прошла уже давность для возбуждения дела» («Краткая биографическая энциклопедия»).
13-го марта последовало Высочайшее повеление военному министру, генерал-адъютанту Сахарову, «образовать для рассмотрения дела о сдаче крепости Порт-Артур японским войскам следственную комиссию». Согласно законодательству Российской империи, крепость не может быть сдана врагу, а только взята в бою при полном исчерпании сил ее защитников.
«…Скоро обнаружилось, что военные и съестные припасы не были израсходованы, и крепость могла еще сопротивляться. С. [Стессель] предан военному суду, который должен состояться весной 1907 г. До суда он уволен в отставку сперва без пенсии, которая потом, по его просьбе, была ему назначена» («Краткая биографическая энциклопедия»).
В результате в конце 1906 года следственная комиссия подготовила обвинительное заключение. На скамье подсудимых: командующий Квантунским укрепленным районом генерал-адъютант Стессель, его начальник штаба генерал-майор Рейс, комендант крепости Порт-Артур генерал-лейтенант Смирнов и начальник сухопутной обороны крепости генерал-лейтенант Фок. Судебный процесс продлился с 1 апреля 1905 года до 22 января 1908 года.
«Кстати, знаете, кто судил Cтесселя? В числе судей был Николай Владимирович Рузский, то есть именно тот человек, который впоследствии был одним из главных участников свержения Николая II. Кстати, он вместе с Гучковым и Шульгиным присутствовал при «отречении» царя. А знаете, кто на суде представлял обвинение? Александр Михайлович Гурский, которого потом Временное правительство назначило председателем Главного военного суда. Думаю, что дальнейшие комментарии излишни» (Д. Зыкин).
А. М. Стессель, «Отповедь»: «Передо мною два обвинительных акта: один официальный, другой сплетенный нечистыми руками подлых клеветников. Все, что не нашло себе места в официальном акте, то расцвело пышным клеветническим цветком в «Правде о Порт-Артуре», в фельетонах Купчинского и К°. Канвой для всех обвинений, как 1-го обвинительного акта, так в особенности 2-го, служит доклад порт-артурского коменданта генерала Смирнова, который вместо того, чтобы выполнить свой прямой долг, т. е. в совместной и дружной работе соединиться со мной в ответственном деле обороны крепости, вложил весь свой талант (о! таковой у него имеется) в составление искариотского доклада, сотканного из подтасовок и искажений фактов».
На открытых заседаниях суда было опрошено около 150 свидетелей, и во всех газетах отчеты, свидетельские показания, речи обвиняемых и адвокатов печатались.
«… Офицеры порт-артурского гарнизона знают, что тут сыграли роль другие лица, и что Стессель лишь принял вину на себя, как ответственное перед Россией за оборону Порт-Артура лицо. Вот почему, когда в Петрограде шел знаменитый порт-артурский процесс, то громадная часть свидетелей-офицеров, из числа которых многие были украшены беленьким крестиком, многие были тяжело изранены, показывали, по возможности, в пользу сидящего на скамье подсудимых своего старого начальника. Они знали, что этот высокий старик с дрожащей после полученного в день предания суду паралича поступью и рукою, на самом деле надломился под тяжестью той ответственности, которая была ему не по плечу»... свидетельствовал очевидец событий» (А. Иванов, доктор исторических наук).
«Отповедь» тоже не дала результата, поскольку судьи были заранее ориентированы на определенное решение» ( Восточный архив № 2 (30), 2014, В.И. Богданов, Оборона Порт-Артура: Записка лейтенанта Лепко генералу Стесселю).
«Верховный военно-уголовный суд признал виновным: отставного генерал-лейтенанта Стесселя в том, что 20-го декабря 1904 года, состоя начальником Квантунского укрепленного района и главным начальником войск в Порт-Артуре, сдал крепость японцам, не употребив всех средств к дальнейшей ее обороне. Верховный военно-уголовный суд определяет: подсудимого Стесселя подвергнуть смертной казни через расстреляние без лишения всех прав состояния» (ДѢЛО о СДАЧѢ КРѢПОСТИ ПОРТЪ-АРТУРЪ ЯПОНСКИМЪ ВОЙСКАМЪ въ 1904 г. : ОТЧЕТЪ/ СОСТАВЛЕНЪ ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ В. А. АПУШКИНА. Издалъ В. Березовскій, КОМИССІОНЕРЪ ВОЕННО-УЧЕБНЫХЪ ЗАВЕДЕНІЙ. – С.-Петербургъ, Колокольная улица, домъ № 14, 1908).
«Им хочется видеть, как будут казнить человека, который не утвердил ни одной смертной казни» (Артурец).
«В тяжелую минуту постигшего Вас испытания мы просим принять выражения нашего искреннего сочувствия и глубокого уважения. Пережив с Вами и славные дни Порт-Артура, и тяжелые дни суда, мы теперь с великой надеждой ждем последнего милостивого царского слова, и что бы ни было с Вами, мы никогда не забудем, насколько обязан гарнизон Вам, своему истинному вождю, под руководством и по указаниям которого мы исполнили в трудное время свой долг» (подполковник Вадин (Вамензон), Штабс-капитан Соломонов).
«Пораженный до глубины души суровостью приговора, прошу принять выражение сердечного соболезнования в обрушившемся на Вас несчастии за общее дело, не теряя надежды, что любвеобильное сердце монарха оценит Ваше самопожертвование, а время оправдает и Вашу решительность» (бывший командир 15-го Восточно-Сибирского стрелкового полка генерал-майор Н. П. Грязнов).
«В современных биографических справках о Стесселе утверждается, что «офицеры и солдаты его не любили, можно даже сказать – ненавидели», однако лично знавший генерала Соломонов-Шумский утверждал прямо противоположное: «Офицеры гарнизона в общей массе относились к Стесселю с большим вниманием и дружелюбием, и видели в нем грозного начальника, но всегда готового придти в трудную минуту на помощь офицеру. (...) Одинаково большой популярностью пользовался Стессель и среди солдат, с которыми у него выработалось какое-то грубовато-ласковое обращение» (А. Иванов).
«Суд состоялся – не скорый, но и не правый. Стесселя осудили, Смирнова оправдали. Адмиралов (Григоровича, Вирена и Лощинского) провозгласили истинными героями Артура. … Ошибки флота разобраны не были, отчеты Генерального Морского штаба выпущены с искажениями – началась подготовка официальной версии истории русско-японской войны 1904–1905 гг., на десятилетия ставшая основой большинства исторических работ» (В. И. Богданов).
«…Суд, принимая во внимание, что крепость Порт-Артур, осажденная с моря и с суши превосходящими силами противника, выдержала, под руководством генерала Стесселя, небывалую по упорству в летописях военной истории оборону и удивила весь мир доблестью своих защитников; что несколько штурмов были отбиты с громадными для противника потерями; что в течение всей осады генерал-лейтенант Стессель поддерживал геройский дух защитников крепости, а также его прошлую боевую службу и участие в трех кампаниях, – суд Всеподданнейше ходатайствует перед Его Императорским Величеством о смягчении отставному генерал-лейтенанту Стесселю определенного судом наказания заточением в крепости на десять лет, с исключением его из службы и с лишением чинов и прав состояния».
«Вспоминая боевое время, сердечно поздравляю Вас с милостью государя императора» (командир судна «Силач» Балк, Артурец).
Невольно вспоминается точная фраза Гегеля: «История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса».
В обществе распространилась эпиграмма, написанная известным скандалистом, бретером, депутатом Думы В. М. Пуришкевичем:
Я слышал – Стессель Анатоль
Посажен за измену в крепость.
Какая, говорю, нелепость:
Он сдаст и эту, ma parole!
«Получила большую известность «генеральская дуэль» Смирнова с бывшим участником обороны Порт-Артура генералом А. В. Фоком, которого Смирнов обвинял в печати и в своих показаниях следственной комиссии в сдаче крепости неприятелю и трусости. Инициатором дуэли был Фок, одним из своих секундантов Смирнов пригласил В. М. Пуришкевича»… Генерал Фок себя виновным не считал, поэтому он был оскорблен отзывами о своей служебной деятельности, которые дал генерал Смирнов на следствии и в суде по делу о сдаче Порт-Артура. Записка генерала Смирнова, который был в свое время комендантом Порт-Артурской крепости, стала достоянием гласности, и генерал Фок, защищая свою честь, вызвал Смирнова на дуэль» (С. Глезеров).
«По условию дуэлянты стрелялись с пятнадцати шагов по очереди, «до первой крови». Генерал Смирнов сделал три выстрела, Фок – четыре. Его последний выстрел стал «удачным»: пуля угодила противнику в правое бедро. Секунданты подали знак о прекращении дуэли» (С. Глезеров).
«Мы, право, затрудняемся понять, к чему понадобилось это торжественное кровопролитие? Неужели нельзя было обойтись без этого печального завершения печальной порт-артурской эпопеи? и неужели даже порт-артурская огненная баня не истребила в генералах их взаимного недоброжелательства, той розни, которая так тяжело отозвалась на защите Порт-Артура?» («Биржевые ведомости»).
«В этот процесс большим клином вошла известная нашим читателям полемика генерала Куропаткина и графа Витте. Она открыла те кулисы, которые были закрыты и которых не мог открыть судебный процесс. Мы узнали, как вооружался и укреплялся Порт-Артур. Узнали не все, но все-таки достаточно, чтоб судить, как высшее правительство было ниже своего призвания. Будущий гениальный автор нового романа «Война и мир» расскажет будущим поколениям тайны души наших правителей, тайные их думы, их честолюбивые замыслы, их уступки друг другу, их взаимную «закономерность», выработанную бюрократическим строем, их дружбу и камень за пазухой. Тут нужна тонкая художественная работа и ряд портретов не в тех условиях, в каких Репин писал заседание Государственного совета, свою известную большую картину, полную золота и нагрудных украшений. В числе этих портретов будет и портрет адмирала Алексеева, этой интересной во многих отношениях личности, которая являлась чем-то безответственным, роскошным по своим вкусам, сиявшим минутным блеском и быстро скрывавшимся в темноту. На процессе адмирал Алексеев представлен только своим ковром. Это – нечто вроде ковра-самолета в этой трагической сказке о Порт-Артуре. Ковер адмирала Алексеева, вопреки свидетельству г. Вершинина, спасен генералом Стесселем и доставлен по адресу. Точно спасен был целый полк вследствие гениальной распорядительности полководца. Ура! Ковер, по которому ходил наместник Дальнего Востока, спасен и будет приобретен, как редкость, каким-нибудь музеем. …Во время трагедии дело не обходится без шутовства, и ковер наместника – это шут, и когда генерал Стессель торжественно читал оправдательный документ о получении этого ковра бывшим наместником Дальнего Востока, в зале суда должно было царить веселое настроение. Если б я был беллетристом, я написал бы повесть об этом ковре и заставил бы его рассказывать, что он видел, что он слышал и что претерпел. Ах, если б ковры могли говорить!» (Суворин А. С., Маленькие письма, Впервые опубликовано: Новое время. 1908. 16(29) января, № 11439.(1834—1912) – русский журналист, издатель, писатель).
Финал: о тех, кто сделал эту историю эпичной.
Исход битвы «Смирнов против Стессель» в инфосфере определялся мастерством пера, и генералам понадобились профессиональные литераторы: военкор Евгений Константинович Ножин и судебный корреспондент Владимир Павлович Руадзе.
Но для «Отповеди» Стесселю потребовался профессиональный анализ фактов – и Владимир Иванович Лепко, который служил командиром миноносца, «уникальный флагманский специалист, приспособивший свой талант художника для штурманского дела», стал первым, к кому обратился Анатолий Михайлович.
«По просьбе генерала Стесселя лейтенант Лепко составил подробную записку, которую подал на самый верх через флаг-офицера адмирала Ломана, состоявшего в свите Николая II (публикуемый ниже документ представляет собой вариант аналитической записки лейтенанта В.И. Лепко об обороне Порт -Артура, написанный им для генерала А.М. Стесселя в 1905–1906 гг). Сам Лепко называл ее «Оборона Порт-Артура после гибели адмирала Макарова». Под таким названием она фигурирует в книге «Порт-Артурский дневник», выпущенной в 2008 г. издательством «Остров» (СПб.). Однако опубликована записка не полностью. Тот показал ее великим князьям Александру Михайловичу и Михаилу Николаевичу, возглавлявшему Государственный Совет, великой княгине Ольге Александровне и другим представителям царского окружения, «жаждавшим правды» о Порт-Артуре (Восточный архив № 2 (30), 2014, В. И. Богданов, Оборона Порт-Артура: Записка лейтенанта Лепко генералу Стесселю)».
«Лепко считал, что должна быть внимательно разобрана вся Порт-Артурская эпопея, выявлены истинные виновники падения крепости, свалившие все на генерала Стесселя, что следует потребовать ответа и от адмиралов И. К. Григоровича, Р. Н. Вирена и М. Ф. Лощинского, с легкой руки репортера Е. К. Ножина возведенных в ранг истинных героев и защитников Порт-Артура» (Ю. Марченко).
«Однако записка не оказала того воздействия, на которое рассчитывал Лепко. Был, правда, уволен с должности главного начальника флота и Морского ведомства великий князь Алексей Александрович – по собственной просьбе и с оставлением в звании генерал-адмирала. Но ни себя, ни дядю Алексея, ни его адмиралов виновниками поражения в войне Николай II не считал. 28 апреля 1907 г. он утвердил заключение частного присутствия Военного совета с выражением Высочайшей воли «морских чинов суду не предавать» и, разбирая дело о сдаче Порт-Артура, «отнюдь не касаться морской деятельности». и как только на заседании суда кто-нибудь, давая показания в защиту Стесселя, начинал говорить о роли порт-артурских адмиралов, председатель предлагал не вдаваться в обсуждение деятельности чинов флота. Судили только сухопутных защитников и генерала Стесселя» ()
«После русско-японской войны лейтенант Лепко был старшим офицером на крейсере «Кагул», лично обучал матросов грамоте, чем навлек на себя гнев высшего начальства. В.И. Лепко участвовал в Первой мировой войне, командовал дивизионом миноносцев на Балтийском флоте, но за демократические убеждения был зачислен в резерв. В дни Октябрьской революции 1917 года В. И. Лепко без колебаний перешел на сторону народа и участвовал в боях с белогвардейцами. Но дальше я о нем уже ничего не знал. Жив ли он? Нет, В. И. Лепко умер в 1950 году». («А был ли "Кондор"?»/И. Алебастров, «Уральский следопыт». Выпуск 6.1975)».
Что известно о Владимире Павловиче Руадзе (?–1968)? Дебютировал он как судебный очеркист, и в Петербурге практически ежегодно выходили его сочинения в том же жанре – сейчас забытые.
«Не вписываются в этот ряд лишь «К суду!» (хотя и в этой книге заметно хорошее знакомство автора с материалами сыскной полиции) и роман в стихах «Внук Онегина» (часть I-ая, оставшаяся единственной), один из довольно многочисленных в отечественной словесности «сиквелов» и «косплеев» пушкинского «Евгения Онегина». «Внук Онегина» увидел свет в Петербурге в 1911 г. под одной обложкой с другими стихами Руадзе и помечен как «Том I», издателем на библиографических карточках значится А. Рахмилевич» (В. О. Козлов, «Об этой книге и ее авторе»).
«После неясной по своему происхождению паузы 1914–1916 гг. имя В. П. Руадзе вновь ненадолго появляется в печати в мае 1917-го, уже как редактора выборгской еженедельной газеты «Телеграф», издателем которой указан тоже А. О. Рахмилевич» (В. О. Козлов).
«Вся последующая биография Руадзе, в том числе литературная, будет связана с хорватским Дубровником. Известные его упоминания этих лет систематизированы Е. О. Булатовой в исследовании «Валентинов день» (похоже, не существующем в печатном варианте, но легко находимом в Интернете): очерк «Русская совесть» в первом номере (15 января 1921 г.) недолго выходившей в Дубровнике газеты «Русский листок»; там же в хронике «Театр и музыка» сообщается, что русский беженец В. П. Руадзе занимался публицистической деятельностью и писал стихи, а в белградской газете «Илустровани лист» (1921, №№ 18–19) опубликовал исторический очерк «Княжна Тараканова»; в 1934–1938 гг. «с подъемом» читал свои юмористические рассказы и стихи в Русском доме…» (В. О. Козлов).
Позицию генерала Смирнова выражал Евгений Константинович Ножин – что известно о нем?
«С датами жизни прояснилось: 26.09.1874 – 08.07.1942 …Е.К. Ножин – дворянин. Кроме того, на обороте визитки, которую Стессель дал Ножину, написано: "Его высокоблагородию г-ну Е. Ножину сотруднику газеты «Новый Край» («Правда о Порт-Артуре», часть 1, стр. 204). …И вот тут возникает вопрос об образовании Евгения Константиновича. Вряд ли кадетского корпуса было достаточно для того, чтобы сделать гражданскую карьеру. Он перед войной работал в Японии, кажется, как преподаватель – тоже ведь не с кадетским корпусом за плечами учить японцев!»
«По моему стойкому убеждению, обходит Евгений стороной этот эпизод своей жизни неспроста, так как занимался он банальным шпионажем. От какого ведомства – можно только гадать. Разведкой в тогдашней Российской империи кто только ни занимался! и министерство финансов, и жандармы, и военные инженеры, и пр., пр., пр.» (С. Косяченко, ).
За день до начала войны Ножин ушел на пароходе «Шилка» в Порт-Артур, где работал корреспондентом газеты «Новый Край».
«Не успели русские устроиться в своей новой колонии, как здесь, благодаря широкой правительственной поддержке и удивительной предприимчивости и неутомимости П.А.Артемьева, уже через год возникла газета, книжный магазин, типография и переплетная. Умение дать газете надлежащий тон и привлечь полезных сотрудников было причиною того, что в два года «Новый Край» вырос из бюллетеней в шестистолбцовую газету, которая является достойной выразительницей русских интересов в многоязычном и воинственном хоре английских, немецких, французских, китайских и японских газет, во множестве издающихся на Дальнем Востоке». Просто удивительная государственная поддержка и предприимчивость, не правда ли? Корреспонденты «Нового Края» работали в главных городах Кореи, Китая и Японии. Сведения, поступавшие от репортеров подполковника Артемьева, вполне могли стать основой для серьезной аналитики, какой занимаются современные контрразведка и разведка. Артемьев называется где подполковником, где капитаном второго ранга, а где и жандармским подполковником, как говориться, выбирайте что кому нравится. Ох, неспроста он приютил под своим крылом нашего корреспондента!» (С. Косяченко).
«Из всех моих обвинителей в печати – наиболее определенными и наглыми являются Ножин и Купчинский. Ножин, сотрудник «Нового края», артурской газеты, деятельность которой я признал вредной для наших интересов, состоял в свите генерала Смирнова и по моему глубокому убеждению был ближайшим его помощником в составлении «доклада» (А. М. Стессель, «Отповедь»).
Есть и другая точка зрения на цель публикаций Ножина: «Очень похоже, что вся история с созданием книги «Правда о Порт-Артуре» была не чем иным, как заказом. Тех, кто всеми силами стремился заклеймить «прогнивший царский режим». и военный корреспондент оказался лишь орудием в их руках. Понял ли это сам Евгений Ножин? К его чести, надо сказать, что да» («Забытые битвы империи», А. А. Музафаров).
С 1909 года имя Ножина из газет исчезает, но есть упоминания о том, что до эмиграции Евгений Константинович еще проявлял себя в России.
«Правление ген. Врангеля в Крыму оказалось эпохой антисемитической пропаганды на основе «Протоколов». Проф. Малахов, священник Востоков, журналисты Ножин и Руадзе, субсидируемые правительством, говорили на всех перекрестках о «Протоколах» и «жидомасонском» всемирном заговоре. Однако большого и реального успеха эта шумиха не имела» (из воспоминаний графа Александра Дю Шайла).
С 1923 года Е. К. Ножин – священник в Сербии, с июля 1939-го по январь 1941-го он был настоятелем храма в Лейпциге, последним местом его службы стал храм Петра и Павла в Карловых Варах. Из жизни он уйдет в 1942 году в сане протоиерея.
Один генерал спас 31 611 человек, но не выполнил свой долг, сдав японцам Порт-Артур на «почетных условиях». В наши дни стали доступны свидетельства о последующей судьбе пленных.
«Я удивлялся, как это все ладно и предусмотрительно было сделано. Говорили, что это только для порт-артуровцев в воздаяние за их храбрость и лишения. …Военнопленные наших дворов не имели никаких работ и забот, кроме, как вымыть свои чашки, да сходить за едой, не имели. Поэтому, кто любил спать, тот спал до одурения, до потери сознания» (из воспоминаний Анатолия Ефимовича Буслова).
«Самой главной проблемой японского плена оказалось то, что не была предусмотрена никакими конвенциями – организация досуга военнопленных. На основании некоторых статистических данных, одна треть пленных была совершенно неграмотной. По сравнению с личным составом флота сухопутные войска были малограмотными. В связи с этим начальник лагеря Коно в соответствии с 12-й статьей «Правила просвещения среди пленных» приступил к их обучению. …Пленные изучали русский и польский языки, занимались чтением, каллиграфией, арифметикой, писали сочинения. В неделю занимались примерно по двенадцать часов. Преподавателями назначали младших офицеров, образованных и примерного поведения» (С. Дроздов).
«Во время приема возвратившихся из японского плена русских солдат таковых оказалось 70 932 нижних чина. Из них 56 341 чел. из сухопутных войск (79,4%) и 14 591 моряк (20,6%).
Из нижних чинов сухопутных войск 24 730 взято в плен на Южно-Маньчжурском театре войны и 31 611 чел. – в Порт-Артуре, на Сахалине и Северо-Корейском театре.
При обмене пленными у японцев осталось 110 чел., ранее перешедших добровольно на их сторону и тех, кто не пожелал вернуться на родину. …По данным Гузанова, в японском плену умерло всего 350 чел.» (из книги «Россия и СССР в войнах ХХ века. Потери вооруженных сил» кандидата военных наук, профессора АВН генерал-полковника Г. Ф. Кривошеева).
Не спросить ли у потомков вернувшихся пленных, кто был прав, генерал Смирнов или генерал Стессель?
Анатолий Михайлович, отбыв в заключении чуть больше года и посвятив большую часть времени написанию мемуаров, 6 мая 1909 года был освобожден по повелению императора. Он умер 31 января 1915 года.
«Разбитый параличом, всеми оставленный, кроме нескольких близких, преданных людей, ген. Стессель умер как-то незаметно в одной из деревень Подольской губ., принадлежащей порт-артурцу капитану Ксидо» (А. Иванов).
«Откликнувшийся на кончину своего командира известный военный журналист подполковник К.М.Соломонов-Шумский, раненный во время обороны Порт-Артура и получивший за храбрость золотое оружие, замечал по этому поводу: «Общество не простило Стесселю грустного конца порт-артурской эпопеи, но иностранцы, нисколько не обеляя его за преждевременную сдачу, всегда отдавали должное из ряда вон выходящей 11-месячной борьбе за Порт-Артур. В истории осад этот пример до сих пор остается единичным, и теперь, когда крепости падают сплошь да рядом в несколько дней, особенно отчетливо выделяется эпическая оборона Порт-Артура» (А. Иванов, доктор исторических наук).
Японский генерал Марэсукэ Ноги и A. М. Стессель (оба в центре).
Второй военачальник свой долг выполнил.
Ноги Марэсукэ, принявший у Стесселя капитуляцию крепости, во время доклада императору Мэйдзи попросил у него разрешения на самоубийство, чтобы искупить свою вину за гибель в боях за Порт-Артур 56 тысяч японцев (разброс сведений значительный: у Ноги была двухсоттысячная армия, считается, что он потерял половину, в том числе своих двоих сыновей). Император сэппуку запретил, и Ноги был пожалован графский титул. В 1908—1912 годах он руководил элитарной школой для детей высшей аристократии и воспитывал будущего императора Хирохито.
Но 13 сентября 1912 года долг чести был уплачен: в день похорон императора Мэйдзи генерал Марэсукэ Ноги счел себя свободным от запрета и совершил ритуальное самоубийство с помощью харакири (сэппуку). К ритуалу присоединилась его жена, вонзив клинок себе в горло.
Как истинный самурай, Ноги владел не только мечом – свою скорбь он излил стихами.
Имперские войска численностью в миллион человек победили самонадеянного врага;
Но осада и полевые бои оставили гору трупов.
Стыдно, какое лицо я могу показать старым родителям?
Сколько мужчин вернулись в этот день триумфальной песни?
(14 января 1905 года)