«Книги с чердака в деталях»: рассматриваем устройство старинных книг. Кликайте на фото для увеличения.
На этот раз взгляд остановился на лаконичных и элегантных коленкоровых переплётах с накладками из тонкой синей кожи.
После канонического Десятого издания Полного собрания сочинений Н.В. Гоголя издательство Маркса выпустило в четырех томах письма Н.В. Гоголя под редакцией В.И. Шенрока. Это второе издание писем Гоголя, считая издание П.А. Кулиша в 1857 году. Шенрок собрал более 1177 документов, в том числе альбомные записи, текст дружеского шутливого пари. Год издания на титульном листе не указан. В таких случаях дата устанавливается по особенностям бумаги и шрифта, каталогам издательства. Не имея возможности обратиться к экспертам, берем сведения у коллег, в базах которых появлялись аналогичные экземпляры, и указываем дату в квадратных скобках, потому что «от себя».
Письма Н.В. Гоголя : [В 4-х т.]. / Ред. [и предисл.] В.И. Шенрока. – Санкт-Петербург : издание А.Ф. Маркса, [1901].
Форзацы из мраморной бумаги нетривиального дизайна с цветочными принтами.
На обороте титульного листа – логотипы Товарищества А. Ф. Маркса. Собственную типографию Адольф Фёдорович Маркс построил и открыл в 1896 году в Санкт-Петербурге на Измайловском проспекте, дом 29, в две смены там работали семьсот человек. На корешки наложены кожаные прямоугольные ярлыки с теснением золотом «Гоголь» в золотой же рамке. Возможно, эти фрагменты вырезаны из более раннего, издательского варианта?
Ищем в фонде – и добываем: все четыре тома, в изначальном полукожаном переплете эпохи с золотым тиснением на корешках. Добротная классика. Судя по состоянию, четырехтомник провел спокойную жизнь на одной-единственной полке и сменил владельца лишь однажды, в 1956 году, через букиниста за 100 рублей найдя приют в нашей библиотеке.
Вернемся к двум томам, получившим от собственников дизайнерские переплеты, их судьба явно интересней – судим по «одежке». Итак, изначальный издательский переплет, возможно, истрепался, обветшал, и его заменили, приклеив сохранившийся фрагмент на корешок. Кем он был, этот неравнодушный владелец? На приплетенной издательской обложке второго тома стоит автограф/экслибрис, в подлинность которого с первого взгляда поверить трудно. Такое чувство, наверное, было у астронома, открывшего в 1994 году в темном небе новый объект – малая планета под номером 5759 получила имя Михаила Михайловича Зощенко.
Автографы Зощенко крайне редки – удача почти невероятная. Находим в интернете образец подписи Михаила Михайловича, сравниваем. Есть нюансы, но весьма похожи.
Зощенко «Гоголя обожал». Он, по сути, повторил творческий поворот Николая Васильевича от «инфернального смеха», от якобы легких смешных текстов к серьезной прозе, почти трактатам. Цитируем книгу, которую сам Михаил Михайлович считал своей главной – научно-художественную повесть «Перед восходом солнца»: «О болезни Гоголя я сделаю более обстоятельное исследование. Впрочем, психика Гоголя, с чертами огромных противоречий, чрезвычайно сложна. И, видимо, добиться исчерпывающего анализа не представляется возможным без некоторых документов, каких мы не нашли в записях современников Гоголя. Я отмечу только лишь то, что мне кажется бесспорным».
Далее Зощенко приводит множество цитат из писем Гоголя – «Беру карандаш. Пишу». В «синих» экземплярах сохранились карандашные записи на полях, отчеркивания, наброски рисунков.
Т. 1: с. 1, с. 173, с. 249, с. 436, с. 468
И далее – вуаля: фразы Гоголя, отмеченные на полях страниц «Писем» карандашом, обнаруживаем в тексте «Перед восходом солнца» – цитатами.
Например, в повести: «В 1840 году Гоголь писал (Погодину): «Дорога… сделала надо мной чудо. Свежесть и бодрость взялась такая, какой я никогда не чувствовал» (Зощенко М. М., Письма к писателю. Возвращенная молодость. Перед восходом солнца. - М., Московский рабочий, 1989, - с. 494). На восьмидесятой странице второго «синего» тома эта фраза была помечена карандашом.
Для убедительности - еще один из множества примеров: «Он писал матери (в декабре 1837 г.): «Когда я был последний раз у вас, я думаю, сами заметили, что я не знал, куда деваться от тоски… Я сам не знал, откуда происходила эта тоска…» (там же, с. 497).
Том первый, страница 465:
И чья рука оставила на страницах наброски рисунков, Михаила Михайловича?
Возможно, профиль Гоголя:
Или же всплывающие при чтении образы запечатлел Михаил Иванович Зощенко, отец писателя, художник-живописец и мозаичист, чьи работы хранят в Государственной Третьяковской галерее, в музеях Ирбита, Екатеринбурга и Краснодара? Какое-то время он сотрудничал с петербургскими журналами как художник-иллюстратор. Работал и в журнале «Нива» – который выпускался тем же А.Ф. Марксом, издавшим наши раритеты. Легко допустить, что именно отец в 1900-х принес «Письма» Гоголя в семейную библиотеку. Возможно, он же поставил автограф как экслибрис? Ищем – и находим! – в сети репродукцию с подписью Михаила Ивановича. Есть сходство, но есть и отличия в написании букв: крючок, хвостик.
Не правда ли, для иллюстратора естественно за чтением «думать» с карандашом в руке? Однако и сын Миша был приобщен к папиному искусству и ремеслу уже пятилетним. На фасаде здания петербургского музея Суворова Михаил Иванович сотворил мозаичную картину, изображающую отъезд полководца из села Кончанского: «В левом углу картины имеется зелёная ёлочка. Нижнюю ветку этой ёлочки сделал я. Она получилась кривая, но папа был доволен моей работой».
Не с этой ли страницы (отчеркнуто карандашом) Михаил Михайлович взял у Николая Васильевича идею: «Там кончу я историю Украины и юга России и напишу всеобщую историю, которой, в настоящем виде ее, до сих пор, к сожалению, не только на Руси, но и в Европе нет». Мысль получить в Киевском университете должность профессора возникла у Гоголя в конце 1833 года, и он зафиксировал «План преподавания всеобщей истории» на бумаге. Ему предпочли другого кандидата: слог его «слишком уже горит, не исторически жгуч и жив». В итоге Николай Васильевич «расплевался с университетом». Всеобщую историю в своем неповторимом сказовом стиле изложил Зощенко в «Голубой книге», «краткой истории человеческих отношений». Вместе с «Возвращённой молодостью» и «Перед восходом солнца» получилась своеобразная трилогия.
Гоголь сетует в «Письмах» не только на книгоиздателей, но и на здоровье, и на тоску – жалобы эти Зощенко часто отмечает карандашом, почему? После пережитой химической атаки в окопах Первой мировой Михаил Михайлович боролся с недугами, депрессией и приступами тоски беспрерывно: «После газов у меня непорядки в сердце». Как и Николай Васильевич, он искал способы оздоровления – такого рода рассуждения неоднократно отчеркнуты на полях «Писем» – и радостно сообщал друзьям, что наконец излечился.
Поручик Императорской Русской армии: «Осенью 1914 года началась мировая война, и я, бросив университет, ушел в армию, чтоб на фронте с достоинством умереть за свою страну, за свою родину. …В девятнадцать лет я был уже поручиком. В двадцать лет — имел пять орденов и был представлен в капитаны. …Один орден — на моей кавказской шашке. Два ордена приклепаны на моем портсигаре. Четвертый орден носится на шее. Мне вообще как-то неловко его надеть. Пятый орден я не получил на руки — только в приказе».
Доброволец Красной армии.
Брат-мечник «Серапионовых братьев».
Потомственный русский дворянин, Зощенко не уехал в Париж, куда звали его беженцы с «философских пароходов» — он остался. Он работал. Он стал популярен. Всенародный любимец в Ленинграде, включенный Союзом писателей в высшую категорию по обеспечению. Любимец публики, мастерски выступающий на сцене – никто больше не собирал такую толпу поклонников: «Если вы автор этих рассказов, то зачем вы их читаете?.. — А если вы читатель этих рассказов, то какого лешего вы их слушаете!» Четырехкомнатная квартира в пафосном доме, наполненная фарфоровыми безделушками – в сытые годы он собирал антиквариат. Кумир столицы. В 1939-м Михаил Михайлович был удостоен ордена Трудового Красного Знамени. Номер в гостинице «Москва» с видом на Манежную площадь.
И в то же время он лечится от депрессии у известного психиатра, который для улучшения настроения посоветовал ему читать юмориста Зощенко – «я и есть Зощенко». Михаил Михайлович читает Ницше и Фрейда, он стал одержим психоанализом и перевоспитанием характера – «Иван Петрович Павлов пригласил меня на свои «среды». Погружаясь в глубины психики, Зощенко наконец находит способ оздоровления-освобождения. Научившись контролировать свое подсознание, он разорвал «временые связи»: «Теперь мой разум был свободен. Я волен был распоряжаться как хочу».
Однако после публикации в 1943-м всего лишь фрагментов «Перед восходом солнца» ни популярность, ни советская награда не спасли его от топорной травли. Общество, обвиняя Зощенко в «пошлости» и «самокопании», отработанной вульгарной риторикой гасит гения, который всего лишь исполняет то, для чего, собственно, человечество и придумало художественный метод познания. Преобразует общественное бессознательное, трансформируя «мещанские» и прочие культурные коды социума. Сдвигает и перемешивает культурные пласты. Творит для новой исторической общности – советского народа – соответствующую социальной революции модернизированную духовную парадигму. Пытаясь силой мысли, воздействием логоса повлиять на ход событий. Будь повесть опубликована в 1943-м – быть может, и не понадобился бы XX съезд КПСС в 1956-м.
Однако черные архетипы победили. Кто знает, сколько художественных открытий утонуло в его дальнейшем молчании – после злополучного постановления 1947-го Михаилу Зощенко перекрыли почти все возможности публиковаться. Исчезли и литературные заработки.
Он вернулся к ремеслу сапожника, но как-то не задалось. Параллельно с работой в сапожной артели в 1951-м перевел с финского на русский роман М. Лассила «За спичками». Финны высоко оценили перевод, «Гайдай Советского Союза» позже его экранизировал.
И в 1954-м Михаил Михайлович не соглашался с обвинениями, несмотря на то что дошел до предела – вес его в этом году составил 52 килограмма, жизнь в нищете и болезни стали причинами его истощения. Признание и тиражи вернутся после его смерти в 1958-м. А пока он распродавал свой антиквариат.
На нахзаце стоит штамп «Лавка писателей. Цена 37.50» (тридцать семь с половиной килограммов черного хлеба или десять белого).
Запись в инвентарной книге свидетельствует: за четырехтомник с автографом в том же 1956-м заплачено 150 рублей. То есть пятьдесят процентов сверху, при одновременной покупке двух экземпляров четырехтомника, – за автограф.
История сложилась – раритеты оказались реликвиями из библиотеки семьи Зощенко, что бесспорно. Мысли Гоголя, взятые вот с этих самых страниц, послужили русскому гению Зощенко триггерами. Есть сомнения, что надпись на обложке сделана собственноручно Михаилом Михайловичем? Без профессиональной экспертизы наша вполне логичная версия недоказуема и неопровержима?
И потому перелистываем страницы трепетно. Перекрестье судеб, «судьбы скрещенья». Эпистолярные тексты Гоголя иногда читаются как повести в письмах, иногда звучат почти как стихи в прозе. Временами изгнанник Гоголь пишет как мыслитель, а местами Николай Васильевич запросто, непосредственно и мило «забалтывает» своих дорогих адресатов.
Читаем именно в дореформенной орфографии, только так можно проникнуться старинным слогом. Обаяние древней, двухсотлетней, непринужденной речи – что еще нужно, чтобы «прокачать» наш русский?
P. s. Литературоведы еще не определились, считать ли научно-художественную повесть «Перед восходом солнца» гениальной удачей или гениальной неудачей. Михаил Михайлович Зощенко предложил «душеспасительный» путь к осознанию. К излечению/освобождению личного – и коллективного – бессознательного от последствий травм и пропаганды. Общество, поглощенное установками эстетики соцреализма, дало ему понять, что это несвоевременно: «Нет. Я пишу мою книгу в расчете на наши дни. Я приравниваю ее к бомбе, которой предназначено разорваться в лагере противника, чтоб уничтожить презренные идеи, рассеянные там и сям.
…Я сделал в сущности простую вещь: я убрал то, что мне мешало, — неверные условные рефлексы, ошибочно возникшие в моем сознании. Я уничтожил ложную связь между ними. Я разорвал «временые связи», как назвал их Павлов.
…Что заставляет меня писать эту книгу? Почему в тяжкие и грозные дни войны я бормочу о своих и чужих недомоганиях, случившихся во время оно?
Зачем говорить о ранах, полученных не на полях сражения?
Может быть, это послевоенная книга? И она предназначена людям, кои, закончив войну, будут нуждаться в подобном душеспасительном чтении?
Но ведь гитлеризм не имеет своей философии. Он «с бору и с сосенки» нахватал чужие мысли. О каких же презренных идеях я говорю? Я говорю именно об этих нахватанных идеях — искаженных, упрощенных, сниженных до уровня звероподобных людей.
Беда была невелика, когда произносились салонные речи о бедах, исходящих от разума. Это было полбеды, когда в плане словесной баталии господа литераторы говорили о счастии жить в лесах и в пещерах. И там, вдали от городской сутолоки, искать спасения от машин, от цивилизации, от дальнейшего роста сознания.
…Значит, победа принадлежит разуму, сознанию?
Но разве этот контроль, постоянная бдительность, настороженный взор не приносит, в свою очередь, огорчений, несчастий, тоски?
Нет. Этот контроль, эта бдительность и настороженность были нужны только лишь во время сражений. В дальнейшем я обходился без этого и жил почти добродушно, как живет большинство.
Но разве от этих битв не пострадало мое ремесло художника? Разве победивший разум не изгнал вместе с врагами то, что мне было дорого, — искусство?
Нет. Напротив. Моя рука стала тверже. И голос звонче. И песни веселей. Я не потерял мое искусство. И тому порукой мои книги за последние десять-двенадцать лет. Тому порукой эта моя книга. Она написана во многих жанрах. И жанр художника здесь, смею надеяться, не самый слабый.
Значит, подобный контроль над низшими силами можно осуществлять без всякого вреда для себя?
Да. Но такой контроль надлежит делать людям, умеющим профессионально мыслить, умеющим анализировать».